Россия упустила возможность  решить проблему перемещенных ценностей. Теперь придется воевать за каждую картину, считает глава Федерального агентства по культуре Михаил Швыдкой.

После войны СССР вывез из фашистской Германии около 200 тысяч произведений искусств. Правовой статус этих произведений неясен до сих пор. Сколько вообще в России «чужих» произведений и защищены ли они от претензий частных лиц?

Михаил Ефимович, коллекции российских музеев во многом формировались из национализированного после Октябрьской революции. Значит ли это, что правовой статус многих наших шедевров сомнителен и наследники имеют основания подавать иски?

Действительно, многое из того, что есть в русских музеях, формировалось из национализированного, из бывших частных коллекций. Это исторический факт, от этого никуда не уйти. Это наша общая трагедия. Однако возвращение движимости и недвижимости прежним хозяевам, то есть реституция, означала бы для России еще одну национальную трагедию. Закона о реституции в России нет и не предвидится — таким образом, мы на сегодня защищены от любых претензий внутри России.

А на международном уровне?

Все ценности, которые вывозятся за пределы России на выставки, также защищены юридически — извините за казенщину — «от претензий третьих лиц», тех самых наследников бывших собственников картин. Между Россией и большинством стран действует целая система соглашений, по которым претензии наследников предусматриваются и не рассматриваются. Понимая, что у нас есть «звонкие» коллекции, например, те же импрессионисты, мы сетью соглашений оградили эти картины от претензий.

Однако наследники теперь могут подавать иски к России в международный суд...

На сегодня это практически безнадежное дело, шансы выиграть суд почти равны нулю. Повторяю, в России никто законов о национализации не отменял, закона о реституции или денационализации нет. Там, где речь идет о перемещенных после Второй мировой войны ценностях из Европы, возможна в ряде случаев судебная процедура частных лиц. Но это уже другая тема.

Несколько дикий вопрос: а как много вообще в наших музеях «чужого» и как трактует это понятие международное право?

Я вас успокою: не так много. Скажем, если весь перемещенный фонд составляет порядка 200 тысяч единиц, а в России более 50 миллионов единиц хранения, получается, «чужого» у нас менее полупроцента. И при этом понятно, откуда взялись эти произведения. Это в основном европейские частные коллекции, но среди них действительно «звонких» вещей — единицы. Речь идет о двух-трех десятках полотен.

Это картины, вывезенные в качестве контрибуции после войны?

Это называется не контрибуция, а компенсаторная реституция.

И какова мировая практика в отношении этих вещей? Они навсегда останутся в России?

В данном случае наше законодательство расходится с мировой практикой. Но поймите простую вещь, я это в свое время объяснял и немецким коллегам: весь этот сыр-бор вокруг перемещенных ценностей после того как именно СССР предопределил объединение немецкой нации — просто неприличен. Но мы тоже хороши: Россия дважды упустила исторический шанс, когда можно было навсегда закрыть тему перемещенных ценностей.

Первый раз в 40-е годы: тогда страна-освободительница могла решить этот вопрос, заявив о перемещенных ценностях гласно и открыто, и все с нами бы согласились. Вместо этого в СССР были организованы секретные хранения. Второй раз шанс был упущен в 90-м, когда объединилась Германия. Проблему перемещенных ценностей нужно было совместить с заключением мирного договора, и нам опять бы никто не посмел возразить. Нет, мы этого не сделали, мы хотели быть святее Папы Римского. А теперь вот что получается. Нам сегодня предъявляют претензии как цивилизованной стране, а цивилизованные страны не держат у себя вещей сомнительного происхождения.

Ну что ж, это действительно исключительный случай. И тут главная проблема в нас самих. Именно НАМ нужно четко определиться: либо мы настаиваем на том, что у нас есть некоторое моральное право на вывезенные после войны ценности, либо мы решаем эту проблему в соответствии с существующими международными нормами. Но мы никак не можем определиться, и это создает трудности.

Предчувствуете, что они будут?

Это может обернуться пыткой каждой коллекцией из вывезенного, каждой вещью. И тут важно быть прагматиком, делать то, что выгодно России. Если появляются дополнительные интересы, если России выгоднее что-то отдать, чем хранить, значит, что-то мы будем отдавать. Но при этом нужно четко осознавать, что мы делаем. Больше ничего.

Автор:  Михаил Серафимов
Дата публикации:  2006-12-01 11:25:44
Источник:  журнал «Огонёк»